Евгений Аксёнов: «Банков федерального уровня, которые пришли из регионов, через пять лет будет значительно больше»

Главный редактор портала Bankir.ru Ян Арт взял интервью у Председателя Правления АТБ Е. В. Аксёнова в связи с 20-летием Банка. Основной темой стало продвижение региональных банков на федеральный уровень, и практика АТБ, в этом смысле, как яркий пример интенсивности этого процесса. Как и все материалы рубрики «Разговор с Bankirом», интервью получилось не стандартным, а как беседа по целому кругу банковских проблем, и не только…

Досье Bankir.Ru. Евгений Аксёнов. Родился в 1975 году. В 1997 году окончил Дальневосточный государственный университет путей сообщения по специальности «коммерция» и, в этом же году, Дальневосточный институт менеджмента, бизнеса и права по специальности «финансы и кредит».

С января 2002 года — директор банка «Дальневосточное ОВК». В конце 2004 года возглавил проект по развитию и реструктуризации Амурпромстройбанка. Проект был реализован в 2006 году выходом банка на рынок под новым брендом — Азиатско-Тихоокеанский Банк.

С марта 2006 года — председатель правления Азиатско-Тихоокеанского банка.

— Ваш банк недавно отметил 20-летие. Однако начнем не с юбилейной темы, а с деловой — темы банковской ликвидности. Осенью видел ваше письмо в банковскую комиссию РСПП, в котором вы предлагали расширить для обеспечения ликвидности ломбардные списки Центробанка. Система ломбардных списков ЦБ, насколько она адекватна?

— По этой проблеме принято решение. Регулятор упростил требования по включению ценных бумаг в ломбардные списки ЦБ. Исходя из опыта, могу сказать, что если раньше Центробанк действовал немного с опозданием при возникновении проблем на рынке, так как необходимо было время для разрабатывания антикризисных мер и механизмов, то сейчас ЦБ часто действует с некоторым опережением, имея в своем арсенале набор этих механизмов.

— Что бы вы сказали о ситуации с ликвидностью в последние месяцы?

— Ситуация с ликвидностью, во всяком случае, в конце 2011 года, к сожалению, шла по сценарию конца 2008 — начала 2009 года. Но если раньше ЦБ реагировал только тогда, когда все становилось очень плохо, то сейчас регулятор «включает» инструментарий, необходимый для очередного пополнения ликвидности, до того, как банки начинают испытывать дискомфорт. Именно это мы и видим в начале 2012 года, и это очень хорошо. Тут самое главное даже не то, что антикризисные инструменты вводятся, а то, что рынок чувствует: регулятор готов поддержать рынок и банки могут поддержать ликвидность. Это убирает излишнюю нервозность. Потому что часто именно излишняя нервозность ведет к еще большим проблемам, чем они есть на самом деле.

— Выступление Моисеева на последнем в прошлом году заседании банковской комиссии РСПП было довольно успокаивающим. Фактически Центробанк гарантировал «на случай чего» три триллиона российским банкам. Но при этом возникает вопрос: с одной стороны, помощь ЦБ снижает критичность ситуации, а с другой стороны — еще более усиливает доминанту госбанков.

— Мы, к сожалению, от этого никуда не уйдем, у нас любое действие государства в экономике усиливает роль государственного сектора в этой самой экономике. Может быть, отчасти это оправданно тем, что через госбанки деньги должны идти в банковский сектор, а уже дальше в экономику. Насколько хорошо это работает… В прошлый кризис это работало не очень хорошо. Надеюсь, за это время была проведена некая работа над ошибками — как регуляторами, так и самими банками.

— Ну, банки-то понять можно, почему не нажиться на свалившихся «с неба» деньгах…

— Да, но они могут «наживаться» двумя способами. Либо выполнив свою транзитную функцию в нижестоящие уровни банковской системы, либо эти деньги использовать в своих банковских операциях и забирать долю рынка у частных игроков.

— То есть, против первого варианта у банкиров возражений нет?

— Абсолютно. Хотя, если регулятор мог бы давать ликвидность в низшие уровни банковской системы напрямую, это упростило бы очень многие вопросы.

— Почему «если бы»? Ведь в Америке ФРС может напрямую запитать и мелкий банк, если рейтинги соответствуют.

— У нас сейчас тоже складывается так, что и средние банки могут ликвидность получить напрямую у Центрального банка под определенные инструменты. Просто возможности у них существенно меньше, нежели у системообразующих банков. Если мы помним прошлый кризис, это была передача ликвидности под кредиты крупных госкорпораций. Это тоже можно понять. Потому что именно госбанки кредитовали эти госкорпорации. Но это было и вливание в капитал, чего не было в частном секторе. Это была и пиар-кампания на предмет того, где правильно хранить деньги. Это было просто прямое указание о переводе средств неких компаний, контролируемых государством, либо на которые государство может влиять, из частных банков в госбанки. Сейчас, к счастью, последние инструменты не используются. Хотя, думаю, после того, как они были использованы в прошлый кризис, мало государственных денег в частных банках осталось в принципе. Сейчас они в основном между собой борются. Ситуация с переводом средств предприятий оборонного комплекса из Сбербанка в ВТБ очень показательна.

— Вы сказали, что ситуация с ликвидностью повторяла 2008 год. Насколько вы разделяете точку зрения о повторе кризиса, о «второй волне»? Она обросла популизмом, кому-то просто нравится пугать, говорить, тем не менее, эта тема присутствует, и мне кажется, что скоро будет четкое понимание, есть кризис или нет.

— А мне кажется, что в нем уже живем.

— Незаметно для себя?

— Да. Ситуация абсолютно симметричная. По крайней мере, до конца 2011 года мы следовали по предыдущему «графику».

— В 2008–2009 годах следствием была полная остановка ипотеки, почти полная заморозка потребкредитования и кредитования юридических лиц…

— Если ситуация будет развиваться так, как она сейчас развивается, мы будем жить в абсолютно идентичной ситуации.

— Еще один шаг — сокращение персонала, оптимизация процессов. Но вроде бы, здесь как раз ресурс-то выбран еще в первый раз…

— Это следует одно за другим. На самом деле оптимизация персонала не прекращается ни на минуту. Так как маржа в банковском бизнесе постоянно снижается, а технологии идут вперед. Соответственно, внедрение какой-то технологии влечет за собой то, что автоматизация замещает собой некое количество рабочих мест. Кризис подталкивает это явление, стимулирует желание руководства банка посмотреть на линейки бизнеса и бизнес-процессы и обрезать то, что не является экономически оправданным. Поэтому персонал сокращается, правда, не факт, что это всегда правильно стратегически…

— Но гора первых-то невозвратов, дай бог, на десять процентов рассосалась. Готовы ли банки потенциально пережить второй вал?

— Не могу отвечать за всех. Но если говорить о средних банках, то, скорее всего, переживут. По одной простой причине — очень многие сделали очень большую работу над ошибками и, недавно разобрав завалы, которые образовались в 2008–2009 годах, приступили к активным операциям.

— Подождите, давайте уточним. Значит, я не прав, когда говорю, что проблема невозвратов решилась процентов на десять.

— Нет, все-таки, как мне кажется, на гораздо больший процент. Потому что, если бы она была решена на десять процентов, мы бы увидели большое количество либо банкротств, либо переходов банков из рук в руки.

— То есть мы увидели на порядок меньше, чем ожидали?

— …Чем могли бы увидеть, если бы банки не разобрались с теми проблемами, которые были накоплены в предыдущий кризис.

— Я знаю, что ваш банк активно кредитует последние годы.

— Мы достаточно активно растем уже шесть лет.

— Да, но четыре года назад все росли. А вот расти последние полтора года — это, все-таки, скорее исключение из правил.

— Мы за 2010–2011 годы выросли в три раза…

— Итак, вы однозначно говорите, что «вторая волна» не только будет, но уже есть, многие проблемы повторятся, но при этом активно растете. В чем подвох?

— Мы находимся на том рынке, который в меньшей степени зависит от кризиса. Объясню почему. Мы работаем, прежде всего, на рынке Дальнего Востока и Восточной Сибири, а здесь находится достаточно большое число предприятий сырьевого и государственного сектора, в том числе, оборонных. Так уж исторически сложилось. Понятно, что государство даже в кризис будет своевременно рассчитываться по своим обязательствам с госпредприятиями. Тем более что, во-первых, выборный год, во-вторых, государство сейчас большое внимание уделяет социальной сфере и обороноспособности страны. Также необходимо учитывать факт того, что мы крепко стоим на двух ногах — розничном и корпоративном бизнесе. У нас шестьдесят процентов — розница, сорок процентов — корпоратив. И в пассивах, и в активах. Это добавляет устойчивости. А если говорить, почему растем — наверное, потому что есть мечта построить один из лучших банков на рынке, и мы готовы для достижения этой цели работать по 12 часов в день 6 дней в неделю. И в этой мечте я, славу богу, не один. Меня поддерживает очень большая группа единомышленников. Также важно уметь быть открытым всему новому. Качественно оценивать опыт коллег, и не только российских, перерабатывать его и запускать, но уже со своей изюминкой.

— В общем, можно сказать, что вы сидите у России в печенках…

— Может быть, эта «печенка» и не очень жирная была до последнего времени. Дальний Восток и Восточная Сибирь какой-то период времени прозябали. Но сейчас государство активно обращает внимание на этот регион. Потому что именно там сосредоточены богатства страны.

— А как вообще первая волна кризиса отразилась на востоке страны. Помню, в 2008 году, где-то в декабре, я читал лекции в университете в Ханты-Мансийске. Знаете, регион был супербогатый, они заказывали из Москвы лекторов, потому что деньги было девать некуда. И вот мы летали и, в том числе, рассказывали о кризисе. Слушатели все это с интересом воспринимали, но в какой-то момент я вдруг понял, что они воспринимают это как некую сказку из «другой жизни», словно я им приключения хоббитов в Средиземье пересказываю. И один встает и говорит: «Интересно как у вас на большой земле!». Потом мы приехали через полгода. И — совсем другая ситуация, нас встречают и говорят: «Оказывается, кризис!»…

— Вопрос понятен. На самом деле, на экономике востока России первая волна кризиса действительно отразилась позже и в меньшей, существенно меньшей степени, нежели в Москве или центральных регионах. Опять же, в силу того, что значительная часть экономики занята госсектором и сырьем. В каких-то направлениях добыча снизилась, а, например, уголь как шел, так и идет. Транспортная инфраструктура тоже не упала. Во многих регионах тогда были созданы комиссии во главе с губернаторами, которые мониторили ситуацию и не давали предпринимателям активно «кредитоваться» за счет зарплаты собственных сотрудников. Учитывая, что на Дальнем Востоке территория огромная, а населения проживает не так уж и много, социальный аспект представляет очень значимую величину. И ведь удалось избежать многомесячных задержек зарплат!

Что касается сроков, то действительно: что сегодня происходит в Москве, через год — на Урале, через два — во Владивостоке, через три — в Благовещенске. Наверное, нам повезло: кризисный импульс был несколько размазан по времени, а когда все успокоилось, деньги уже стали поступать. К тому же на Дальнем Востоке начало реализовываться несколько больших проектов — строительство АТЭС, программа развития Восточной Сибири, проекты в южной Якутии и Амурской области.

— Получается, что вы занимаетесь банкингом в неких, в хорошем смысле, социалистических условиях?

— Занимаемся в капиталистических, но здесь большее значение имеет кластеризация экономики. А наличие больших проектов привлекает большие деньги, что отражается на всех. Мы видели, что по проблемным долгам у нас ситуация намного лучше, чем у банков Центральной России.

На сегодня уровень потерь, например, по физическим лицам, в нашем портфеле не превышает, с учетом накопленных долгов 2008 года, 4-5%. И это при том, что мы занимаемся самым рисковым экспресс-кредитованием. То есть налицо довольно хорошая платежная дисциплина у наших заемщиков — физических лиц. Если говорить о предприятиях, то наши потери на сегодня — примерно 1% от кредитного портфеля.

Конечно, на процентах сказывается то, что портфель достаточно активно растет, но все равно уровень потерь минимальный. А при том, что наш бизнес весьма рентабелен и высокодоходен, резервов у нас было создано несколько больше, чем даже необходимо. Это, безусловно, позитив.

— Кризис показал новых лидеров рынка. Вот ваш банк серьезно за это время вырос. Помню, как года три-четыре назад я говорил, что заметно вырвутся вперед банки группы SG и СМП-банк. Тогда многие смеялись над таким прогнозом, однако же… В общем, многие, несмотря на кризис, не сложили руки, а активно развивали бизнес… Как вы считаете, этот рост «молодых драконов» банковского рынка может изменить привычную для нас картину банковского ландшафта в стране? Могут из АТБ или СМП вырасти имена, сравнимые с привычными монстрами рынка?

— Региональный банковский ландшафт уже сейчас очень сильно перекраивается. И это будет продолжаться. Все-таки большие банки постепенно превращаются в этакие большие «банковские министерства». И мы, наверное, когда-нибудь превратимся, когда станем очень большими. Дай бог нам избегать этого как можно дольше по времени… Тем не менее, если приезжаешь в регион, спрашиваешь о тройке самых узнаваемых банковских имен, то, понятно, везде фигурирует Сбербанк, а вот далее начинаются различия. Если это город не областной, то называют вовсе не бренды московских монстров, а какой-нибудь крупный региональный банк и кого-то из местных малых банков. И такие региональные банки уже выходят за пределы своих территорий. Так, например, наш Азиатско-Тихоокеанский Банк, СКБ-банк, банк «Восточный экспресс» активно становятся федеральными банками, завоевывают другие регионы и становятся драйверами роста рынка в принципе. Уверен — банков федерального уровня, которые пришли из регионов, через пять лет будет значительно больше. И узнаваемость банковских брендов даже на московском рынке будет другая.

— Дай бог, потому что до недавнего времени из региональных имен всей России были известны разве что ростовский «Центр-инвест», казанский «Ак Барс» и екатеринбургский Банк24.ру. Лично я уверен, что рост провинциального банкинга России очень нужен. У нас чрезмерно централизованная экономика. Но возникает вопрос: политика властей не дает под дых такому развитию? Я имею в виду, что, с одной стороны, требования к минимальному капиталу убивают возможность малого банкинга, а с другой стороны, повышения требований по обязательным резервам сужают возможности развития. А не так давно стали поговаривать и о повышении нормативов достаточности капитала.

— Мне трудно это обсуждать. Когда вы маленький — вы говорите, что малых надо сохранять. Когда вы большой — вы становитесь эгоистом…

— Понимаю. Но, в отличие от требований к минимальному капиталу, повышение резервов или норматива достаточности капитала может и вас коснуться.

— …Мне кажется, что касается малых банков, все же нужно убирать их некоторую часть некую категорию…Вопрос не в конкуренции. Дело в том, что совсем маленький банк вынужден в любом случае нести бремя издержек по поддержанию процессов, которые регламентированы ЦБ. Сейчас это довольно большие издержки. Не может банк с капиталом в десять или сто миллионов рублей не замечать эти издержки. Тем более что регулирование ужесточается, и банки несут на себе крайне избыточные функции, начиная от контроля над трудоустройством госчиновников, что абсурдно само по себе, и заканчивая контролем над легализацией денежных средств. И это продолжающееся увеличение нагрузки влечет рост затрат на оплату труда соответствующих специалистов.

Для того, чтобы нести эти издержки, нужно зарабатывать. Для того, чтобы зарабатывать, нужно иметь совсем другую маржу на банковских продуктах, нежели имеют средние и большие банки. Соответственно, они идут в более рискованные операции. А если банкротятся, то это задевает всех. Потому что, как только банк упал на колени, во всех частных региональных банках начинаются проблемы. Из них всех люди забирают свои деньги и несут в государственные Сбербанк и ВТБ. То есть с точки зрения госбанков и их бизнеса, безусловно, чем больше таких случаев, тем быстрее растет их клиентура.

— Но рынок напугало не само повышение требований к минимальному капиталу, а невнятность перспектив. До какого уровня он будет повышаться, какие еще требования изменятся? Это пугает и раздражает банкиров.

— Надо быть прогнозируемым хотя бы на пять лет и постепенно все-таки стимулировать организации либо к объединению, либо к переходу из состояния банка в состояние микрофинансовой организации.

— А вы не видите в этом опасности? По большому счету, капитал уходит из банкинга в некую не слишком внятную сферу. МФО, на мой взгляд, это все же ростовщический бизнес.

— Ну, вас же, как потребителя, не заставляют идти либо в ларек, либо супермаркет. Вы сами делаете выбор между ларьком и супермаркетом.

— Знаете, я когда-то играл в казино. Когда их прикрыли, меня никто не заставлял и в дешевые игорные салоны ходить, но я и не ходил, и все же рад, что их убрали… Нельзя запрещать казино и давать зеленый свет притонам. С банками и МФО, на мой взгляд, ситуация может быть схожей.

— Согласен с тем, что МФО должны быть поднадзорны, и их надо регулировать. Не логично, когда по комиссиям банкам говорят «нельзя», а микрофинансовая организация пять процентов от тела кредита закладывает в комиссию. Правила должны быть едины.

— Меня волнует еще один момент. Принцип ссудного процента, ссудного бизнеса сам по себе эмоционально раздражающий. И вот эти МФО не испортят ли окончательно само отношение людей к институту кредитования? Человеку же плевать, банк ему одолжил, МФО или приятель. Если кто-то испортил эмоциональный фон вокруг идеи ссудного процента, то на вас это тоже отразится.

— Безусловно. Мне, как банкиру, абсолютно не нужны рядом неподнадзорные структуры, неработающие по тем же определенным законодательством принципам, что и мы. Людям тяжело иногда отличить, чем отличается банк и какое-нибудь ООО «Кредит», чем отличается банковский коллекшн от бандита с битой, присланного кредитным «кооперативом».

— Полагаете, что снижение банковской маржи — это глобальный, как теперь говорят, тренд?

— Мы, на самом деле, находимся в том же тренде, что и вся мировая экономика. Маржа будет в долгосрочном периоде снижаться. Возможны кратковременные всплески, например, сейчас начали «отрастать» ставки по кредитам, а когда прыгнут ставки по привлеченным средствам, то и ставки по кредитам станут еще выше… Возможно, маржа несколько увеличится. Но, если посмотреть в долгосрочном тренде, маржа снизилась чуть ли не на порядок. Мы, банкиры, раньше не могли представить, что сможем работать на марже в 3%. Сейчас работаем и достаточно хорошо себя чувствуем.

— Итак, согласимся, что малым банкам объективно, а не волею государства, нет на рынке места. Сколько банков останется в России? Кто говорит — двести, кто — пятьдесят, кто — восемьсот.

— На самом деле, мне абсолютно безразлична цифра. Для меня важно понимать, что те коллеги, которые со мной рядом работают, действуют в одном правовом поле, и они не создадут панику на рынке. Потому что наше население обладает достаточно легко возбуждаемой нервной системой и, как я уже сказал, если одному частному банку плохо, забирает деньги из всех. Мы все в одной лодке.

— Но ведь население стало спокойнее? Во многом — благодаря усилиям г-на Турбанова.

— У нас в регионе падал маленький банк, очереди встали за снятием вкладов во все банки. Мы быстро их купировали, но такая проблема есть. Ситуация в Свердловской области говорит, что население не стало принципиально спокойнее в отношении своих депозитов. В Екатеринбурге в период кризиса много банков поменяло своих владельцев, они не смогли это купировать.

— Есть несколько устойчивых тем развития банков. Проникновение в соцсети, ставка на Интернет-сервисы. Но часто говорят: Интернет — это хорошо до Урала, а дальше — другая жизнь. Это действительно так?

— На самом деле, нет. Процент активных пользователей Интернета отличается в Москве и городах-миллионниках. Там использование Интернета, безусловно, намного выше, чем во всей остальной России. Но сказать, что, допустим, в Тверской области Интернетом пользуются больше, чем в Хабаровском крае, нельзя. Уровень проникновения Интернета примерно одинаков. И тема интернет-банкинга для нас также актуальна.

Другой вопрос — активность людей в освоении новых продуктов. Если говорить конкретно об Интернете, то уровень проникновения одинаковый. А степень готовности людей воспользоваться новой услугой, может быть, на Дальнем Востоке несколько ниже, чем в Свердловской области. Если интернет-банкингом, образно говоря, в Москве, пользуются семьдесят-восемьдесят процентов клиентов, то на Дальнем Востоке этот процент менее пятнадцати.

— Второй поворот той же темы. Часто в кабинетах московских предправов вижу карты России, утыканные флажками, обозначающими филиалы и офисы банка. И у всех за Уралом начинается резко уменьшение таких флажков. Там такой «хвостик дракона» начинает тянуться до Новосибирска, Кемерово, в лучшем случае — до Иркутска. Ваш рынок — как раз с другой стороны Байкала. Насколько он свободен, насколько активен, насколько «недостаточно охвачен» банковскими услугами?

— На самом деле, он достаточно неплохо охвачен. Просто, хотя Восточная Сибирь и Дальний Восток, где мы работаем, занимают половину территории России, в нашей зоне присутствия проживает всего лишь около восьми миллионов. То есть, количество населения меньше, чем в Москве. И уровень проникновения, например, пластиковых карточек опять же меньше чем в столице, где у каждого есть по несколько карт. Хотя в кошельке дальневосточника практически уже есть, как минимум, одна карта. Только в нашем банке эмитировано 260 тыс. карт. На восемь миллионов человек — это много или мало? Мы считаем, что это достаточно хороший процент охвата населения. Хотя, безусловно, ставим задачи поднять эмиссию в несколько раз.

— Говорят, что именно на Дальнем Востоке сильнее всего российская привычка пятого и двадцатого из банкомата выгребать всю зарплату с карты…

— Она на самом деле потихоньку нивелируется. В сравнении с ситуацией, бывшей пять-шесть лет назад, когда банкиры точно знали: накануне дня начисления зарплаты ты должен забить банкоматы под завязку. Сейчас это не так критично, очереди к банкоматам уже не выстраиваются.

— Ваше присутствие в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке имеет какие-то географические акценты?

— Мы сейчас свой «ландшафт» более или менее выравниваем. Фактически Азиатско-Тихоокеанский Банк оперирует сейчас в семнадцати регионах, от Кемерово и Красноярска до Анадыря. Понятно, что у нас есть свои «домашние» рынки, где мы занимаем свыше 20%: это Амурская область, Камчатка, Магадан. Есть рынки тяжелые с точки зрения конкуренции, потому что их активно осваивают федеральные банки. Например, все крупные российские банки любят открывать офисы во Владивостоке. Видимо, это символично — край России. В Хабаровске их тоже много, поскольку это центр федерального округа, в Иркутске. В этих регионах наша доля на рынке, безусловно, поменьше. Но отрадно отметить, что если брать совокупность всех рынков, на которых мы оперируем, то практически по всему спектру услуг мы занимаем больше 4% и растем по всем направлениям.

— Скажите, а вам мешают коммуникационные факторы? Далеко летать, далеко возить, трудно созвониться по времени. Наверное, тут — обилие издержек, особенно для топ-менеджмента банка. Сколько времени вы в самолетах проводите?

— Я недавно выяснил, что 60% своего рабочего времени провожу в командировках. Но сейчас развиваются средства телекоммуникации, и я с экрана могу посмотреть все офисы, поговорить с людьми, и так далее. Это, безусловно, упрощает коммуникации. Вплоть до того, что мы дистанционно проводим заседания правления банка.

А вот для того, чтобы появилось живое общение, чтобы передать эмоцию — поговорить с сотрудниками, пообщаться с клиентами, воочию понять их потребности… Для этого я и провожу столько времени в командировках.

— Я так понял, что у вас, ваш практически весь топ-менеджмент живет в таком же режиме?

— К сожалению для семей и к счастью для бизнеса. Да.

— Лично вы рады тому, что занимаетесь банком, который родом из Благовещенска, а не из, условно говоря, Самары?

— Вы знаете, трудно сказать, рады вы, что у вас девочка или мальчик. Так случилось и вы любите то дитя, которое у вас есть. Сам я родом из Хабаровска. И если говорить о самом начале моей работы в АТБ, то, например, моя семья не хотела переезжать в Благовещенск на этот проект. Конечно, это города разного уровня: в Хабаровске около миллиона жителей, в Благовещенске — двести тысяч. Тем не менее, когда семья переехала в Благовещенск, выяснилось, что тут жить комфортно. Важен круг общения. К тому же в Благовещенске нормальная инфраструктура. Климат достаточно комфортный. Здесь жаркое лето, очень приятная весна, очень красивая, хоть и короткая, осень. Зима — относительно мягкая.

— Ваша семья — это?..

— Супруга и двое детей.

— Мальчик и… мальчик?

— Мальчик и девочка. Дочка в школу пойдет в следующем году, а сын скоро уже закончит школу.

— Есть давнее российское убеждение, что в Сибири люди приятнее: с ними приятнее иметь дело, приятнее строить бизнес. Это так, на ваш взгляд? Я сам довольно много в Сибири был и убедился, что этот миф частично правдив, частично нет. Если говорить о Тюмени, то это, скорее, «проходной двор», а если об Иркутске — да, это Сибирь, и люди тут лучше…

— Согласен, есть разные регионы. Не буду называть, чтобы не обидеть, не дай бог, никого. В каждом регионе есть хорошие люди, есть не очень. Мне как-то все больше счастливится, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, общаться с хорошими людьми, которые держат слово, откровенны и искренни. Но я могу сказать точно: на Дальнем Востоке и в Сибири люди более открытые, и с ними гораздо проще разговаривать не «около чего-то», а именно по сути вопроса. И, договорившись, часто достаточно пожать руки и знать, что с огромной вероятностью вы сделаете то, о чем договорились. Это факт.

— Личный вопрос. У вас две трети жизни в работе, треть — в самолете, в накопителе аэропорта, а как вы релаксируете?

— Летом с удовольствием езжу на мотоцикле. А зимой, в выходные — на горнолыжную базу, заниматься спортом.

— Название вашего банка очень претенциозное, что называется, с «заявкой». А реально тема азиатско-тихоокеанского сотрудничества для России актуальна? Наши власти любят время от времени вспомнить в сотрудничестве «в рамках АТР». Это реальность или для галочки?

— Мне кажется, что центр развития в этом веке будет именно там, в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Наш банк работает с близлежащими странами. С Китаем активно работаем, наверное, мы одни из самых активных игроков на рынке банковских услуг с китайскими банками. У нас обслуживается очень много китайских граждан. Мы активно работаем на юанях.

Рядом лежат Япония, Корея, мы никуда от них не денемся. То есть рынок Дальнего Востока для России очень важен. И банкам тут есть, чем заняться, помимо обслуживания товаропотока. Азиатско-Тихоокеанский регион сейчас открыт для налаживания связей. С Европой все более-менее структурировано: десятилетия отношений, давние связи, устоявшийся бизнес с обеих сторон. АТР — бурлящий котел, который выносит наверх новые субъекты экономики. И мы можем быть одними из первых, кто установит здесь долгоиграющие связи. Думаю, что рынок Азиатско-Тихоокеанского региона к концу столетия будет в разы больше, чем рынок Европы и США.

— А как быть с Японией? Мирный договор не подписан, реально японские банки в Россию не идут, сотрудничество ограничивается экспортно-импортными операциями.

— Япония не слишком активный игрок на этом рынке. Активный игрок — Китай. Поэтому нам надо ориентироваться на Китай и на Индию. К тому же, думаю, юань станет мировой резервной валютой.

— Мне кажется, китайцы не очень стремятся к параду юаня. Мы в своих надеждах на них как бы забыли их самих спросить…

— Китайцы, на самом деле, осторожно делают шаги, никогда никуда не спешат. То, что для американца, образно говоря, является жизнью, для китайца — мгновение. Это заложено в их ментальности, у них совсем другой период видения. Это даже понятно по трудоустройству. Если в Европе и США считается, что ты должен менять работу каждые, максимум, пять-семь лет, то в Китае совсем другие горизонты. Китайский менеджер может сегодня с вами вести переговоры, зная, что возможный результат будет через десять лет.

— Вы активно работаете с юанем?

— Начинаем активно работать. Сейчас есть определенные вопросы с котировками, российские и китайские фирмы только начинают переходить на юаневые расчеты, но процесс пошел.

— Реально открытие офисов российских банков в Китае?

— Фактически нереально. Потому что Китай запрещает открытие полноценных филиалов. Возможны «дочки», как у нас, но там довольно длинная процедура. Вы должны некоторое время поработать в Китае в формате представительства, потом, возможно, вам дадут лицензию на работу со счетами нерезидентов. Следующим шагом может быть право взять на обслуживание китайские фирмы, но с ограничениями по кредитованию. Но я не слышал, чтобы какой-то иностранный банк получил лицензию на работу со средствами населения. Поэтому многие мировые банковские группы идут в Китай через покупку долей китайских банков.

— Мне кажется, вы в очень оптимистичном настроении по поводу своей работы и банкинга вообще?

— Мне кажется, пессимисты вообще не выживают в банковской структуре России. Потому что, если ты будешь пессимистом, через год ты не сможешь управлять банком. Количество негативных новостей, идущих с разных мест, превышает количество позитивных вещей. Нужно уметь их переваривать и, собственно говоря, принять правильное решение, чтобы и из негатива сделать что-то хорошее. А работа председателя правления банка вообще, по сути, работа коллектора (улыбается). Не того, который долги вышибает, а того, который… Ну, в общем, все льется и льется, но, в конечном счете, если ты правильно все наладил, система работает и приносит хорошую прибыль…

Интервью, публикуемые в рубрике «Разговор с Bankirом», не являются пропагандистскими, комплиментарными и не отражают официальную позицию той или иной компании или банка. Все высказанное в рамках интервью является частным мнением. Материалы рубрики также будут использованы в книге «Разговор с Bankirом. Кто есть кто на финансовом рынке России» — проекте агентства Bankir.Ru.